Под тихими зорями Севера

Поезд из Петрозаводска приходит в Суккозеро ночью.

Напряженно всматриваясь в полумрак, вскидываю на плечи свой рюкзак и осторожно несу его к выходу, стараясь не задеть свисающие с полок ноги спящих пассажиров. Шаг вниз с лестницы — и разомлевшее в вагонной дреме и духоте лицо уже приятно ласкает налетевший прохладный ветер, а над ухом заводит свою протяжную песню первый прилетевший комар. Ну, здравствуй, Карелия!

Последний из нас проходит по вагону, проверяя, не забыты ли какие-нибудь вещи. Разбираем сгрудившиеся на перроне рюкзаки, переносим их в пустеющий зал ожидания деревянного вокзала. Ребята расстилают коврики прямо на полу и ложатся досыпать — Сергей Симонян приедет за нами на своём грузовике ещё через долгих пять часов. Недосып на работе и в поезде, конечно, берет своё. Но со времени прошлогодней поездки я уже успел изрядно соскучиться по таёжному воздуху, поэтому выхожу обратно на перрон и ещё долго стою возле состава, наблюдая смену локомотива.

Рядом дежурит скучающая проводница, которая спрашивает меня о том, что принесло нас сюда. Вкратце рассказываю ей о «военном поиске», кто мы такие, чем занимаемся, и что нам предстоит в этот раз. Слушая меня, она даже не пытается скрывать недоумение — как это так можно, в таком лесу, да в палатках, да под дождем… «Не, я в свой отпуск куда-нибудь на юг люблю ездить!»

И вот уже новый локомотив дает гудок, близкая стена леса откликается быстрым эхом. Разговорчивая женщина желает нам удачи и закрывает дверь. Взглядом провожаю состав, который, ускоряясь и отбивая частую дробь на рельсовых стыках, уходит туда, где за северным горизонтом полыхает всё ещё белая в этих краях ночь. И возвращаюсь к зданию станции. К рюкзакам, к ребятам.

Началась очередная карельская поисковая экспедиция «Дозора».

* * *

Редко кто из московских, да и не только московских, поисковиков не слышал об этом отряде.

Его история восходит к октябрю 1973 года, когда Олег Всеволодович Лишин провел в школе, где работал учителем географии, первый коммунарский сбор. Чем интересным и полезным заняться ребятам во внеучебное время? Начали с идеи конных походов, постепенно в обиход вошла форма, подобная форме кавалеристов Гражданской войны — с буденовками и синими звездами на них. Вскоре от простого военного антуража перешли к реальной работе — вначале прокладывали маршруты по местам боев уже Великой Отечественной войны, ставили памятники солдатам, ухаживали за захоронениями. А потом приступили и к непосредственно поисковой работе. Боевое крещение поиском «Дозоровцы» прошли в 1985 году у деревни Новлянское, где местные власти собирались сделать силосную яму на могиле павших бойцов. Эта могила была хорошо известна местным старикам, но по документам её вроде как и не существовало. И именно благодаря усилиям поисковиков было установлено и доказано наличие в этом месте захоронения, а потом и построен памятник.

Новое направление работы получило развитие, и за годы своей истории отряд побывал в самых разных местах — в Подмосковье, на Смоленщине, в легендарной Новгородской «Долине»… В 1986 году поисковые тропы привели «дозоровцев» на Север — в карельское село Ондозеро, где на одном из озерных островов было обнаружено захоронение десантников, погибших в 1942 году. А год спустя, в 1987-м, началось тесное сотрудничество москвичей с карельской поисковой группой Сергея Симоняна.

* * *

Об этом человеке можно сказать много. Бывший десантник, водитель леспромхоза, ныне — краевед, организатор активных туров и поисковик. В свои 57 лет обладает прекрасной физической формой, неиссякаемой энергией и завидным жизненным оптимизмом. Но, помимо всего этого, Сергей — прекрасный рассказчик и интереснейший собеседник. Пожалуй, редко с кем в своей жизни мне удавалось вести столь захватывающие разговоры о тайге, Севере, военном поиске… Количество собранной им за 34 года информации, касающейся войны в этих местах, и особенно похода 1-й Партизанской бригады Ивана Григорьева, просто огромно. Вот только говорить и рассказывать на эту тему он будет далеко не обо всем —слишком много о бригадном походе уже известно того, что выносить на широкое обсуждение, пожалуй, не следует.

Через два часа тряского пути по таёжным дорогам останавливаемся у берега речки Тяжа на старой оборудованной стоянке. Перед тем, как начать установку лагеря, её приходится основательно почистить — место здесь не такое уж и безлюдное по местным меркам, кроме того, сказывается близость горы Воттоваара, притягивающей многочисленных охотников за мистикой. И далеко не все из приходящих сюда людей считают своим долгом по-хозяйски прибираться после себя.

Речка Тяжа

Недалеко от стоянки неуклюже сгорбился покрытый лесом холм. Точнее — высота, обозначенная на картах отметкой 264,9. Это — единственное поблизости место, где работает сотовая связь. С вершины открывается прекрасный вид на дальние горизонты, где частокол леса словно расчесывает низкие тучи, и куда уходит ночевать уже прохладное и покрасневшее вечернее солнце.

Но именно на этом месте ровно 70 лет назад была написана одна из самых трагических страниц карельской лесной войны.

Именно для того, чтобы ещё ненамного её приоткрыть, мы и приехали сюда.

* * *

Останови человека на улице и спроси его: «Где, на каких территориях проходила Великая Отечественная война?» Большинство назовут Украину и Белоруссию, Москву и Сталинград, кто-то вспомнит Крым, меньше — Мурманск. О войне в Карелии за её пределами знают очень и очень немногие. В лучшем случае — вспомнят замечательный фильм Станислава Ростоцкого «А зори здесь тихие…»

И лишь серьёзно интересующиеся историей скажут, что именно Карельский фронт в годы той войны просуществовал дольше всех других фронтов и имел самую большую протяженность. Что это был единственный фронт, линия которого не была сплошной, и где противник с декабря 1941 года не продвинулся ни на метр. И что за этой «несплошной линией фронта» велась другая война — партизанская.

Где не было фронта и тыла — враг был вокруг, а за спиной не было «своих».

Где средняя нагрузка на бойца порой достигала сорока пяти килограммов, а продолжительность дневного перехода — восемнадцати часов.

Где противостоять приходилось не только противнику, но и самой природе Севера, которая и в мирное время не очень любит прощать человеческие ошибки.

Даже партизаны Белоруссии и Брянщины, встречаясь с карельскими братьями по оружию, порой не скрывали удивления — «и как вам вообще удается воевать в таких условиях?» Для подобной реакции у них были все основания. И дело не только в таежной природе. Ведь на территории той же Белоруссии в тылу противника существовали целые районы, контролируемые партизанами, отряды пользовались поддержкой населения, которое их снабжало всем необходимым. Здесь же, на Севере, рассчитывать всегда приходилось только на самого себя. И — на товарища, идущего рядом.

Партизанских отрядов и соединений на Карельском фронте действовало много. И у каждого из них была своя судьба и история. Однако наиболее яркой, трагичной, противоречивой и загадочной была она у самого крупного подразделения, действовавшего в этих краях — Первой Партизанской бригады.

* * *

Бригадный поход начался 29 июня 1942 года, когда шесть отрядов под командованием майора Ивана Григорьева выгрузились из воинского эшелона на разъезде Суглицы и направились на Запад.

Ушло их, если верить официальным документам, 648 человек.

Через 57 дней, с боями пройдя более пятисот километров, на свою сторону выйдет лишь 140 — почти впятеро меньше.

Более 450-ти погибнет в боях, умрет от ран и голода, утонет на переправах, пропадет без вести, окажется в плену.

Согласно первоначальным планам Штаба Партизанского движения, располагавшегося в Беломорске, в течение более двух месяцев бригада должна была действовать в тылах противника: нарушать коммуникации, осуществлять диверсии на линиях связи, атаковать отдельные гарнизоны. Самой главной задачей ставился разгром штаба Второго финского корпуса в поселке Поросозеро, до которого партизанам предстояло скрытно пройти около 150 километров.

Эта задача должна была быть выполнена первой. Результат её выполнения ставился столь высоко, что до её выполнения бригаде предписывалось не вступать ни в какое боевое соприкосновение с противников и ничем себя не обнаруживать.

При этом весь запас продовольствия и боекомплекта партизаны несли на себе. За плечами у каждого бойца было свыше тридцати килограммов груза — оружие, боеприпасы, взрывчатка, снаряжение, запас продуктов на 20 дней. Унести больше просто не было физической возможности.

Конечно, план рейда предусматривал периодическую доставку продовольствия и боеприпасов с использованием авиации. Но и по погодным, и по организационным причинам этот способ доставки не был гарантированным. Поэтому в расчетах закладывалось то, что частично партизаны будут пополнять продовольственные запасы за счет охоты, рыбалки, сбора грибов и ягод.

Но именно здесь и затаилась ошибка, во многом ставшая роковой и предопределившая дальнейший ход событий.

Ведь, казалось бы, надо действительно быть абсолютно неприспособленным человеком, чтобы умереть от голода в летнем карельском лесу. Но это только на первый взгляд. Потому что таким образом может обеспечить себя одинокий охотник, в крайнем случае — группа из 8–10 человек. Прокормить же несколько сотен партизан тайга оказалась не в состоянии.

Кроме того, сохранить скрытность передвижения не удалось. Уже 15 июля бригада была обнаружена (впрочем, существует версия, что произошло это даже раньше), и финны начали её преследование.

После долгих и изматывающих боев, когда появились убитые, раненые, и над бригадой замаячили первые признаки голода, стало ясно, что от первоначальных планов придется отказаться. Штаб партизанского движения принял решение об отзыве бригады, и 30 июля Григорьев получил приказ о выводе бригады в тыл.

Обратный путь лежал через высоту 264,9, на которой партизаны уже были во время этого похода. И на которую теперь возвращались снова. Но уже совсем не такие, как раньше — усталые, израненные, вымотанные люди буквально плелись к назначенному месту.

У них не было выбора — именно сюда должны были сбросить продукты питания, без которых положение бригады становилось уже критическим.

30 июля в Беломорск уходит отчаянная радиограмма.

«Вершинину

Возвратились на высоту 264,9. Ждем здесь продукты питания. Положение тяжелое, имею еще 2 случая смерти. Спешите. Мы все погибнем, но не уйдем отсюда, пока не получим продуктов.

Григорьев».

Противник не заставил себя долго ждать. В тот же день, в 18.00, финский майор Айримо дал приказ всем под­чиненным ему ротам начать быстрое продвижение с трех сторон к высоте 264,9, окружить, атаковать и уничтожить партизан. Начался самый долгий в истории этого рейда двенадцатичасовой бой.

​

Иван Антонович Григорьев - командир Первой партизанской бригады

Наши самолеты появились уже в самом его разгаре, когда определить ночью с воздуха, где свои, а где враги, было просто нереально. Они улетели, так и не сбросив продуктов. Впрочем, на земле в тот момент было уже не до того, поскольку от пленного финна удалось узнать — противник ждет подкрепления. То есть, с высоты необходимо было немедленно уходить, потому что со свежими силами финны замкнули бы кольцо и уничтожили бы всех минометным огнем.

И обессиленные, умиравшие от голода люди сделали невозможное — прорвали кольцо в самом неожиданном для противника месте. Более того, один из отрядов совершил глубокий обход финнов и вышел к командному пункту, чем вызвал немалое смятение во вражеских рядах. Да, «прирождённые таёжники», «мастера лесной войны» в тот день так и не смогли одолеть изрядно потрёпанную в предыдущих боях партизанскую бригаду, многие бойцы которой уже еле держались на ногах.

По имеющимся данным, финны в том бою потеряли более 200 человек. Потери партизан составили 60 человек убитыми, 35 раненными, 12 пропало без вести. В ходе прорыва погиб и командир бригады Иван Антонович Григорьев.

* * *

Высота 264.9 на картах — безымянная.

Но это только на картах.

После событий 30–31 июля 1942 года из уст в уста передавалось название «Сопка смерти». Считается, что дали его сами партизаны. В пятидесятых годах в районе высоты 264.9 велись лесозаготовки, и рабочие стали натыкаться на следы войны, останки погибших партизан. Среди прочего военного снаряжения был найден миномет. Эта находка особенно запомнилась и послужила основой для второго названия — «Минометная скала». Иногда оно употребляется и до сих пор, но чаще местные жители используют другое — «Смерть-гора». Происхождение этого названия точно не установлено, но весьма вероятно, что после войны кто-то из участников бригадного похода жил в тех краях и не мог не рассказать о том бое.

Историки и поисковики, занимающиеся Карельским фронтом, часто спорят о том, как оценивать итоги этого рейда. Ведь формально основная задача, поставленная перед партизанами — разгром штаба в Поросозере — выполнена не была. При этом, в значительной степени, — именно из-за просчетов и ошибок, допущенных при организации рейда.

Но вряд ли в исторических оценках уместен такой формальный подход.

Потому что существует версия о том, что поход бригады мог носить совсем не тактические, а стратегические цели. Именно эту версию в середине 70-х годов озвучил в разговоре с бывшими партизанскими разведчиками Иваном Комиссаровым и Василием Касьяновым бывший первый секретарь ЦК КП(б) КФССР и член Военного Совета фронта генерал Г. Н. Куприянов.

Согласно этой версии, в 1942 году существовал план наступления войск Карельского фронта с целью деблокирования Ленинграда! И что бригаде в нем отводилась роль, по сути, крупного диверсионного соединения, призванного дезорганизовывать финские тылы, нарушать снабжение вражеских войск, препятствовать перемещению войсковых соединений и управлению ими. Но ход войны изменился, и войска, предназначенные для прорыва блокады, пришлось срочно перебрасывать на более опасное направление — под Сталинград. А бригадный рейд было решено не отменять — пусть противник продолжает ожидать серьезных действий на Северном направлении.

И в этом плане карельские партизаны свою задачу выполнили. В тот год финны не сняли с фронта ни одной воинской части.

* * *

Основная наша задача в этот раз — обследование пути возможного отхода бригады с высоты 264,9.

Обычно мы выходили на указанный Сергеем участок и медленно шли, развернувшись цепью. Ребята с металлоискателями по флангам и в центре, рядом — помогающие с лопатами. Основные объекты исследования — берега озер, проходы между ними, основания каменных валунов, подножия сопок, иногда их склоны и вершины. Здесь везде могли остаться погибшие партизаны.

Поиск на берегу озера

За первые дни из-подо мха было извлечено немало «железа» самого разного размера и назначения — от банальных гильз до костылей некогда существовавшей в этих краях узкоколейной железной дороги. Попадались и подбитые гвоздями ботинки, и тогда мы уже думали, что находимся в полушаге от успеха. Но ни один из поднятых предметов так и не указал нам на своего хозяина.

Все находки документировались и отмечались на карте с привязкой по GPS. Для Сергея, для его дальнейшей аналитической работы важно расположение каждого поднятого патрона. «По этим, на первый взгляд, незначительным находкам, если подойти системно, можно многое понять — куда уходили бойцы, насколько поспешно, сколько их было, кто их преследовал и многое другое. И тогда вероятность найти людей существенно повышается».

Однако день проходил за днем, и окончание экспедиции уже близко, а «момент истины» все никак не наступал.

Конечно, уезжать из леса, не найдя ни одного бойца, было бы грустно и обидно.

Но, как это часто бывает в «военном поиске», всё произошло совершенно случайно.

В тот день после окончания работы мы собирались отметить день рождения Оли Зыкиной. Разумеется, подготовка к этому мероприятию велась так, чтобы главный виновник торжества (она же — командир «Дозора» в этой экспедиции) ничего не слышала и ни о чем не догадалась. Поэтому, когда Ольга увела ребят на очередное прочесывание местности, я остался в лагере, чтобы объяснить нашим молодым дежурным, с пока ещё не очень большим лесным опытом, технологию приготовления праздничного торта в полевых условиях.

Поисковики в лагере перед выходом на работу

Освободившись, решаю не догонять ушедший отряд, а самостоятельно исследовать северный склон высоты. В принципе, здесь уже бывали поисковики, но вдруг…

И вскоре возле одного из многочисленных валунов металлоискатель откликается негромким кошачьим звуком. Провожу ещё несколько раз над тем же самым местом — «сработка» устойчиво повторяется. Опускаюсь на колени, поддеваю саперной лопатой слой мха и дерна, сдергиваю его руками, и на ладонь вываливается ременная пряжка. Рядом с ней в торфяном крошеве поблескивает алюминием солдатская ложка.

Неужели?

Затаив дыхание, снимаю дерн дальше. Метр, второй, третий… Увы — ничего.

Внимательно обследую с металлоискателем местность в радиусе десяти метров вокруг. Возле старого пня нахожу ещё полтора десятка гильз от «Маузера», и больше никаких следов. Но чувство того, что здесь следует поискать более пристально, почему-то не покидает.

Несколько часов в тот вечер я гулял по склонам высоты. Поискам очень сильно мешали металлические воронки, которые когда-то подвешивались к соснам для сбора живицы. Попадалось много стреляных гильз — от Мосинской винтовки, карабина Маузера и от финского автомата «Суоми». Иногда встречались и целые патроны. Но больше — никаких личных вещей.

Вернувшись вечером в лагерь, рассказываю о своих находках. Сергей выслушивает мои рассказы и подтверждает, что даже рядом с вершиной холма и памятником ещё вполне вероятно наткнуться на незахороненных бойцов — прежние работы проводились очень и очень выборочно, потому есть смысл посмотреть этот склон более детально.

Через несколько дней, отправив основной состав отряда обследовать еще один из возможных участков отхода бригады, мы вернулись на склон уже вчетвером. Вначале снова обследовали места, где искал я, потом двинулись вдоль по северо-восточному склону. И вот около небольшого кустика вереска металлоискатель Саши Дьякова издает слабый, еле заметный писк. Под снятым слоем дерна находим солдатский ботинок, в котором чернеет берцовая кость…

Боец! Первый!

Сашка устало опускается на мох рядом, грязными от торфа пальцами достает зажигалку, закуривает сигарету. «Ну, всё, считаю, что я сюда не зря съездил!»

Обнаружены незахороненные останки еще одного партизана

На следующий день возвращаемся к этому месту уже всем отрядом, за исключением лагерных дежурных. Останки солдата были расположены компактно, не разбросаны. Аккуратно снимаем мох и дерн, продвигаясь к грудной клетке, где могли оказаться какие-либо личные вещи. Чуть в стороне обнаруживаем остатки ткани вещмешка и перочинный ножик. Но последняя надежда, всколыхнувшаяся было, почти сразу угасает — никаких следов подписи на ножике обнаружить не удаётся.

Увы, этот боец так и останется неизвестным — медальонов у партизан не было, и только подписанные личные вещи могли бы поведать о том, кто именно остался меж этих камней.

Немного разочаровавшись, решаем проверить склон — бывает, что такие находки не остаются одиночными. Вскоре отзывается металлоискатель Леонида Пушкова. Пулеметный диск от «Дегтярёва», затем несколько гильз, и на следующем движении более мощный сигнал — подсумок с обоймами, рядом с которым кость… Второй !

И точно так же — рядом не оказалось ни ножика, ни кружки, ни какой-нибудь другой вещи, на которой могло бы остаться имя…

Мы так и не узнали, кого нашли в эти дни.

И уже не узнаем никогда.

Их имена утекли с дождевой водой в журчащую где-то внизу Тяжу, впитались торфом и мхами, проросли вереском, багульником и можжевельником, прозвенели комариным писком и птичьими трелями, отгремели грозами над высотой…

Они остались здесь.

В том числе — и для того, чтобы мы, собравшись вечером, могли быть вместе, спокойно смотреть на алеющее над таежной стеной закатное Солнце, петь наши песни у ночного костра и спокойно подниматься на мирную теперь высоту.

В последний день, перед посадкой в грузовик, мы сделали возле памятника временное захоронение. Опустили в него мешки с останками, укрыли сверху бревнами и еловыми ветками, оставив рядом импровизированную табличку.

«Здесь захоронены два партизана 1-й Партизанской бригады И.А. Григорьева, погибшие в бою 30–31 июля 1942 года.

Остановись, поклонись и не забывай»

* * *

Лишь в последний вечер экспедиции, буквально за полтора часа до отхода обратного поезда, сидя в кабине грузового «Соболя» мне удалось поговорить с Сергеем «под диктофон».

— Сергей, что привело тебя к работе по Бригаде?

— Могу сказать, что к «военному поиску» меня, как и тебя, вела вся жизнь. И книги, и песни, и само воспитание. Но венцом, конечно, стала книга Дмитрия Гусарова «За чертой милосердия»¹, посвященная бригадному походу.

— Сколько времени ты уже работаешь по Бригаде?

— Тридцать четыре года. Я, конечно, работал и по другим направлениям, в том числе — по сбитым самолётам. Но основной моей работой в поиске является именно восстановление истории Бригадного похода.

— Осуществляется ли какое-то сотрудничество с финской стороной?

— Да, мы пытались наладить отношения с финнами. Одно время у нас даже был совместный проект — пройти по местам боёв вместе с детьми, с финскими ветеранами. Но, по независящим от нас обстоятельствам, в итоге этой очень многообещающей и интересной встречи не получилось.

— Для воссоздания всей исторической картины одной только полевой работы, наверное, недостаточно?

— Да. Но, во-первых, сейчас поступает колоссальный поток информации с финской стороны. Поэтому по Бригаде мы сейчас можем прослеживать некоторые моменты с точностью чуть ли не до минуты, настолько подробны финские документы. Конечно, у них было время документировать события. Также имеются многочисленные воспоминания финских егерей, но они, как правило, чрезвычайно эмоциональны, так же, кстати, как и их боевые донесения. И настолько проникаешься всем этим, особенно, если ты сам был в этих местах… Надеюсь, что когда-нибудь об этом будет издана моя книга.

Наш друг - Сергей Симонян

— Когда говорят о советско-финской войне — хоть о «Зимней войне», хоть о боевых действиях Карельского фронта, то часто бытует мнение о том, что финские солдаты чуть ли не на несколько порядков превосходили советских и довольно легко выходили победителями из боёв и с нашими регулярными частями, и с партизанами. Насколько это соответствует действительности?

— Ты же сам здесь был неоднократно, и знаешь историю бригадного похода. И сам видишь, что, казалось бы, все было на стороне противника — и природа, и погода, и все-все-все, но в итоге они не смогли разделаться с бригадой. И одно это уже является хорошим показателем. Что касается мифа, созданного вокруг финского солдата еще начиная с 1939 года… Если глубоко изучать историю, то мы видим, что в 1939 финскому солдату просто ДАЛИ ВОЗМОЖНОСТЬ так воевать — и предательством, и неразберихой, и просто неготовностью к войне зимой на Севере. Получили известный результат. Но уже три года спустя хваленый финский солдат так ничего и не смог сделать с партизанами. С голодными, изможденными, усталыми людьми. Как говорили финны, выходя на преследование бригады — «да, этих пацанов мы быстро перебьем!». Но, даже имея такое превосходство, все-таки выпустили бригаду, хотя был личный приказ Маннергейма, чтобы ни один советский партизан на свою сторону живым не ушел. Поэтому с финской стороны и сейчас в появляющихся воспоминаниях нет ни одного плохого слова, сказанного по отношению к партизанам.

— И регулярные части в борьбе с партизанами несли значительные потери?

— Конечно. Они теряли целые дивизионы и разведотряды — мощные профессиональные соединения. И мы всегда говорили — моральная составляющая часто имеет даже большее значение, чем физическая. Мораль и дух в конце концов сломают грубую силу. Летом 1941 года на протяжении двух месяцев финны лихо воевали, с азартом. Но уже и в 41-м, и в 42-м они поняли, с кем имеют дело, и вся былая спесь очень быстро слетела.

— Среди тех, кто знает о бригадном походе, часто приходится слышать мнение о том, что Бригада, якобы, не выполнила своей задачи, что рейд был провален. Что можно на эту тему сказать?

— Ну, прежде всего, давай начнем с того, что точную задачу бригады мы не знаем и сегодня. Сейчас все больше появляются сведений о судьбе второго отряда, который забрасывался в тыл вместе с бригадой, и котором практически ничего не известно. Как только мы узнаем более подробно что-нибудь о нем — а в его состав входило более 200 бойцов-пограничников, то, возможно, это внесет какую-то ясность.

В плане потерь бригада, может быть, и не нанесла финнам особого урона. Но в плане моральном — а я уже говорил, что моральная составляющая важнее грубой силы — конечно, бригада сделала очень многое. Трудно переоценить то, что они сделали. И Гусаров, и сами финны пишут, что впервые признанные «мастера лесной войны» поняли, с кем они воюют. И что голодные, обессоленные, израненные, вшивые партизаны им не уступают.

— Север — это вообще страна загадок и тайн. Есть ли какие-то подобные загадочные истории, связанные с войной в Карелии, в частности, с историей Бригадного похода?

— Иван, это очень долгий разговор. Я могу дать много информации, но, чтобы её правильно воспринять, нужно быть подготовленным и, как минимум, прочитать книгу Гусарова. Но, конечно, тайн тут выше крыши. Много о чем можно говорить, даже на основе того, что я уже знаю… Другой вопрос — имею ли я моральное право на это?

В этом походе кто-то постоянно жертвовал своей жизнью, чтобы другие уходили и остались живы. 3 августа группа больных и раненых, 37 человек, осталась прикрывать отход бригады, недалеко от наших мест. Они бились до последнего, зная прекрасно, что шансов выжить у них нет. Вань, много тайн, я не все озвучиваю. Будет написана книга — там будут и схемы, и описание.

— Тогда дождемся книги. У партизан, как я знаю, медальонов не было, то есть, получается, что имена можно устанавливать только по подписанным вещам?

— Да. Только ложки, котелки, ремешки… Однажды мы нашли даже подписанный ботинок. Внутри была написана фамилия — Бурик. Такой человек действительно был в списках отряда «Боевые друзья».

— Много ли удалось установить имен за время работы по Бригаде?

— Точно сейчас сказать не могу, но то, что больше двадцати — это точно.

Табличка с памятника на высоте 264,9

— Памятники стоят в тайге, их видит очень немного людей. Нужно ли их ставить — ведь есть множество мемориалов в городах?

— Один из активнейших ныне участников поиска по следам Бригады, путешественник, фотограф, журналист одного из телеканалов Валерий Фролов к нам пришел именно через тот памятник, который «Дозор» в 1993 году ставил на развилке дорог близ села Шалговаара, в постановке которого участвовал и ты. И я считаю, что если таким же путем к нам придет хотя бы один человек, то мы уже не напрасно своё дело делаем. Это раз. Второе — установив памятник, мы обозначаем место. И тем самым, как это ни странно, охраняем его, потому что когда памятник стоит на учете, то там уже будет затруднительно проводить рубку или какие-нибудь другие работы. То есть место будет защищено законом. Третье — тот, кто помнит и кто хочет, всегда найдет это место и придет к нему. Знаешь, о чем я сильно жалею? О том, что мы построили памятник в нашем посёлке, в Суккозеро. Потому что ты же помнишь — в нашей стране уже почти что были готовы совершить то, что совершили в Прибалтике. И в Химках, и в Ленинградской области. Только в Прибалтике памятники оскверняются по идеологическим соображениям, а у нас — по чиновничьему недомыслию. Сейчас, слава Богу, уже меньше, но раньше на нашем памятнике в поселке часто сидела подвыпившая молодежь после танцев. Мы укладывали дерн — они вытаптывали. И тогда я подумал: нет, пусть лучше бойцы будут там, где они и остались. Там их место, за которое они сражались и где погибли. А те, кому надо — пусть сами к ним придут. Мы приходим, родственники приходят… Я очень надеюсь, что когда-нибудь все же будет поворот, и это все будет работать, как в той же Финляндии, где на такие лесные памятники привозят туристов, школьников, показывают, рассказывают.

— А в поселке много бойцов захоронили?

— Вначале 11 человек, потом ещё 22, но больше мы здесь никого не хоронили. Бойцы отряда «Мстители» захоронены в Паданах. Но, возможно, что тех двоих, которых подняли в этой экспедиции, мы захороним на высоте. А ведь там еще почти 50 человек должно быть, и на восточной стороне, и в лощине… Сейчас по находкам я более-менее сориентировался. Потому что каждая гильза, которая для вас, может быть, случайна, для меня представляет собой новый штрих в картине боя.

* * *

Говорить с Сергеем можно очень долго. Не обращая внимания ни на сгустившуюся над поселком темноту, ни на стучащие по крыше кабины тяжелые капли.

Но надо было собираться в обратный путь.

Около полуночи наш «шестьдесят шестой», разрезая лучами фар стену проливного дождя, остановился у здания поселкового вокзала. Пассажиры жались под крышу крыльца и смотрели на то, как мы при свете налобных фонарей, завернувшись в дождевики, разгружаем машину и переносим рюкзаки и сумки к вагонам. Кто-то с недоумением — «и чего их в такую погоду по лесам носит»? Но были и те, кто понимал — из тайги вышел поисковый отряд.

Это значит, что ещё несколькими незахороненными стало меньше.

И что окончание той войны, хоть и ненамного, но приблизилось.

​

А зори здесь действительно тихие...

Примечания

¹ Дмитрий Гусаров. За чертой милосердия: Роман-хроника. — Петрозаводск, 1977

Иван Соболев

Фото автора